Первое кругосветное одиночное безостановочное плавание с запада на восток
В 1968 г. приз "Золотой глобус" предназначался яхтсмену, который первым в одиночку проплывет вокруг света на яхте, не заходя ни в один порт. Второй наградой в этих гонках были 5000 фунтов стерлингов – яхте, которая в кратчайшее время обойдет земной шар, стартуя в период с 1 июня по 31 октября 1968 года. Разрешалось начинать гонку из любого подходящего порта, расположенного выше 40° северной широты, причем одиночник в любом случае должен был избегать морских каналов и проливов и, следовательно, обогнуть мыс Горн.
В указанный период 1968 г. в разные дни и из разных портов отплыло более десятка яхтсменов-одиночников, но лишь один из них вернулся в порт отплытия, выполнив все условия труднейшего состязания. Это был 30-летний англичанин Робин Нокс-Джонстон, капитан торгового флота и офицер запаса Королевского военного флота. Плыл Робин Нокс-Джонстон на яхте "Суахили", построенной несколько лет назад на верфи в Индии. Это был кэч с бушпритом длиной 9,75 м, водоизмещением 14 т и парусностью 62 кв м.
Мысль совершить безостановочную кругосветку Робину пришла так: будучи старшим помощником капитана пассажирского лайнера «Кения», отшвартованного в лондонском порту, Нокс-Джонстон наблюдал по телевидению за прибытием Фрэнсиса Чичестера; и ему тут же пришла в голову мысль – а нельзя ли обойти вокруг света, ни разу не заходя в порт?
Он так прокомментировал свои мотивы:
– В некотором роде все довольно просто. Первое – в этом мире так мало интересных занятий и так много людей, что совсем недурно иметь право заявить во всеуслышание, что ты первый человек, совершивший что-либо. Второе – я чувствовал себя неплохо в торговом флоте, но расстроился, когда на короткое время принял командование судном в Южной Африке и словно заглянул в свое будущее на тридцать пять лет вперед. Я стал размышлять – а принесет ли мне такая жизнь полное удовлетворение? И пришел к выводу, что это не слишком радужная перспектива. Наблюдая за коллегами, моими сверстниками, я замечал, как они полнели с годами и не собирались останавливаться; я видел, что сама работа не требует большой отдачи сил и энергии, и тогда подумал, что от жизни можно взять больше. Третье – я узнал, что Табарли строит новый тримаран «Пен Дюик-IV», наверно для того, чтобы побить время Чичестера в плавании вокруг света. В то время французы вели себя очень высокомерно, пытаясь держать нас в стороне от Общего рынка, именно тогда Табарли выиграл трансатлантическую гонку одиночек, и «Пари матч» завопила, что океан, принадлежавший некогда англосаксам, теперь покорен французами, и Англия – даже не второсортная, а уже третьеcopmнaя держава.
Это раздражало меня, и я подумал, что если кому-то и предстоит совершить такое плавание, то это должен быть один из нас, но мы не станем поднимать столько шума.
Итак, желание Нокс-Джонстона оставить свой след в жизни и бросить карьеру, которая не приносила полного удовлетворения, сочеталось с обостренным, почти агрессивным чувством патриотизма – и он решил обойти земной шар в одиночку.
Нокс-Джонстон всегда любил море и в возрасте семи лет построил свое первое судно – плот из ящиков, но эта посудина затонула, как только он ступил на нее. Он оказался старшим ребенком в семье, где было четыре мальчика и одна девочка. До войны отец работал в судоходной конторе и принимал активное участие в деятельности муниципалитета города Бекингема, даже стал его мэром. Это было типичное состоятельное провинциальное семейство, где все сыновья имели возможность обучаться в паблик-скул.
Еще в детстве Нокс-Джонстон решил посвятить себя морю. Его первым выбором был военно-морской флот, но при поступлении в Дартмут он провалился на экзамене по физике, не смог заставить себя засесть за книги снова и поэтому решил начать карьеру в торговом флоте, поступив на учебное судно «Чиндваре», принадлежащее Британско-Индийской судоходной компании. Кадеты работали на судне матросами и одновременно проходили теоретический курс наук и практическую подготовку, необходимую для будущих офицеров торгового флота. Полученные знания пригодились ему, когда он стал моряком-одиночкой. Жизнь на борту торгового судна Нокс-Джонстону пришлась по вкусу. Он имел отличную реакцию, занимался боксом; скорее он привык побеждать, чем с достоинством принимать поражения. Не зная, куда девать силы и энергию, он принимал участие в состязаниях бегунов вверх по склону Столовой горы в Кейптауне, занимался подводным плаванием, играл в судовой музыкальной группе, которая пользовалась большой популярностью во всех портах захода, особенно в Южной Африке.
Со своей будущей женой Сью Робин познакомился в Англии. Они поженились, когда он завершил обучение, накануне отъезда в Бомбей, откуда в течение ближайших четырех лет ему предстояло совершать рейсы в Персидский залив, перевозя грузы и пилигримов. Робину очень нравились обязанности третьего помощника капитана; свободное время он заполнял купанием и подводным плаванием в прозрачных водах залива. Он даже подумывал построить арабское дау, но его отговорили – такое судно будет слишком трудно потом продать. В конце концов, Робин решил объединиться со своим коллегой, офицером торгового флота, и вместе с ним построить крейсерскую «семейную» яхту, чтобы использовать ее как базу для подводного плавания, а также для возвращения в Англию. Они заказали в судостроительной фирме в Пуле (Дорсетшир) комплект чертежей, и, несмотря на старомодность, Нокс-Джонстону проект понравился – яхта обещала быть очень прочной. Они даже успели запастись индийским тиком – отличным строительным материалом. План оснастки не входил в присланные чертежи, его надо было заказывать особо, поэтому Нокс-Джонстон с присущей ему изобретательностью спроектировал оснастку сам. Судно строили индийские мастера, которые пользовались инструментами и методами, традиционными при создании корпусов линейных кораблей восемнадцатого столетия. Нокс-Джонстон окрестил судно «Сухаили» – так называют арабские моряки юго-восточный ветер в Персидском заливе.
Яхта не походила на современное обтекаемое судно: бушприт, полнота корпуса и приподнятая рубка прямоугольной формы придавали ей заурядный, старомодный, но все-таки внушающий доверие вид. Строительство завершилось только в сентябре 1965 года, слишком поздно для того, чтобы воспользоваться северо-восточным муссоном и с ним пересечь Индийский океан до берегов Африки. Однако, так или иначе, Нокс-Джонстону было просто необходимо вернуться в Англию, чтобы сдать экзамен на капитанский диплом, а также отслужить положенный срок в военно-морском флоте. Помимо всего прочего, его личная жизнь пришла в беспорядок, брак распался, Сью уехала в Англию.
Только на следующий год он вернулся в Бомбей вместе с приятелем и братом. В Англию отправились на «Сухаили», с долгой остановкой в Южной Африке, где им пришлось наниматься на работу, чтобы подкопить денег. Затем он прошел без заходов в порты от Кейптауна до Грейвсенда, лишний раз убедившись в превосходных мореходных качествах «Сухаили». Яхта ходила очень круто к ветру и легко управлялась.
"Суахили" хорошо держалась в дрейфе без парусов как носом, так и кормой к волне. Джонстон не пользовался плавучим якорем, так как мешал выдвинутый вперед бушприт яхты. Он лишь выбрасывал за борт самый длинный и толстый канат, оба конца которого крепил к кнехту на палубе, оставляя петлю свободно плавать в море. Сопротивление, оказываемое петлей каната, было вполне достаточным, чтобы удерживать яхту по диагонали к волне.
Нокс-Джонстон не был яхтсменом – не участвовал в гонках и вообще редко имел дело с маломерными судами, зато был профессиональным моряком и, благодаря основательной подготовке, знал все аспекты работы в море. Во время длительного перехода из Бомбея в Лондон он приобрел необходимый опыт. Итак, он окончательно решил совершить кругосветное плавание в одиночку, но, будучи никому не известным офицером торгового флота, вскоре узнал, насколько трудно найти поддержку у потенциальных покровителей.
В идеальном случае ему стоило обзавестись новым, более крупным стальным судном, однако для этого пришлось бы заплатить 5000 фунтов. Он попытался продать «Сухаили», но не нашел покупателей – по-видимому, судно выглядело слишком старомодным. Ища поддержки, он написал свыше пятидесяти писем в самые разные фирмы, но не добился успеха. Он обратился даже к своей компании, но, несмотря на то, что там выразили теплое участие и признали его способности, совет фирмы отказал ему, заявив, что компания переживает трудное время. Однако Нокс-Джонстон не сдавался и решил идти на «Сухаили». По крайней мере, ему были хорошо известны все ее недостатки– ведь огибая мыс Доброй Надежды, он слегка зацепил даже «Ревущие сороковые».
Сама идея кругосветного безостановочного плавания явилась следствием путешествия Чичестера, и было нечто неизбежное в том (поскольку уже несколько моряков пожелали совершить такое плавание), что появится человек, который попытается превратить его в гонку. Робин Нокс-Джонстон через своего агента Джорджа Гринфилда, который представлял также интересы Фрэнсиса Чичестера, обратился в «Санди таймс» за поддержкой. Редактор Гарольд Эванс тянул с ответом, так как уже прослышал, что заявитель не является единственным моряком, желавшим попробовать свои силы, и Мюррей Сейл – австралийский журналист-сорвиголова, который готовил материал о Чичестере для «Санди таймс», – получил задание изучить соперников в реальных условиях плавания и доложить, кто, по его мнению, выйдет победителем. Тот обратился за советом к австралийскому врачу-дантисту Хоуэллу по прозвищу Таити Билл, который обладал большим опытом океанского плавания на яхте, планировал принять участие в гонке через Атлантику, организованную «Обсервер», а затем продолжить плавание и обойти вокруг света (правда, в дальнейшем он отказался от осуществления своего проекта). В результате Сейл назвал скромника Нокс-Джонстона с его старой тихоходной посудиной и небольшим опытом плавания под парусом самым слабым претендентом.
Именно в это время «Санди таймс» решила объявить это плавание гонкой, таким образом гарантировав, что, выступая в качестве ее организатора, газета автоматически станет помещать обширные материалы о всех гонщиках, независимо от того, купила ли какая-либо иная газета исключительное право на опубликование подобных статей. Однако в «Санди Таймс» опасались, что моряки, которые планируют предпринять такое плавание и уже пользуются финансовой поддержкой соперничающих газет, не пожелают «играть» в одну игру с ними. Тогда редактор рубрики сенсационных новостей Рон Холл и Мюррей Сейл нашли гениальное решение проблемы: для того чтобы включиться в гонку, от участников не требовалось какой-то формальной заявки; организаторы просили каждого участника просто зафиксировать время старта и финиша на страницах любого печатного национального органа. Таким образом, суда могли отправляться в плавание откуда и когда угодно. Однако все понимали, что весьма опасно появляться в южных широтах прежде, чем там не закончится зима, или не успеть обогнуть мыс Горн до наступления очередной зимы, поэтому время старта было ограничено датами: 1 июня – 31 октября 1968 года. По логике вещей выходило, что судно, ушедшее в море раньше, будет иметь больше шансов прийти первым, даже если оно не окажется самым быстрым на маршруте. Поэтому решили учредить два приза: Золотой Глобус – для того, кто окажется первым, и денежный приз в 5000 фунтов за лучшее время. Это обеспечивало поддержание интереса к гонке даже после того, как пришедший первым окажется у себя дома.
Самым серьезным претендентом на победу считался Бернар Муатесье – сухощавый, почти тщедушный сорокатрехлетний француз с физиономией аскета, которую скрашивала широкая улыбка, выдававшая в ее владельце острое чувство юмора. Он родился в Сайгоне и провел молодость на Дальнем Востоке, в основном плавая на небольших парусных судах – сначала на традиционных грузовых джонках, а позднее на судах, построенных им самим. Этот морской бродяга избороздил Тихий и Индийский океаны и уже обладал рекордом на дальность безостановочного плавания для маломерных судов, совершив вместе с женой переход от острова Таити до побережья Португалии (14212 миль) Муатесье не был одержимым гонщиком, подобно Чичестеру, скорее он являлся романтиком, искателем приключений, который любил море почти с мистической страстью. Сама идея посвятить себя и свое судно гигантскому путешествию в 30000 миль, оказаться в океане один на один с ветрами и беспокойными волнами привлекала его значительно больше, чем погоня за рекордом. Реклама была для него мучительным средством добывания необходимой суммы для организации плавания. Как и Нокс-Джонстон, он собирался воспользоваться собственным испытанным судном, но его «Джошуа», названное так в честь Джошуа Слокама, гораздо больше подходило для такого путешествия, чем «Сухаили». «Джошуа» имело сварной стальной корпус и было крупнее судна Нокс-Джонстона, оно было специально создано для выжимания больших скоростей и отличалось большой надежностью.
Робин Нокс-Джонстон стартовал из Фалмута (Корнуолл) 14 июня 1968 года. Несколько человек из числа его покровителей из «Санди миррор» и издателей приехали проводить его. Это была очень сплоченная команда, уверенная в своем протеже, которого подвергли освидетельствованию врача-психиатра и который был признан «удивительно нормальным». Робин Нокс-Джонстон считал, что, несмотря на тихоходность своего судна (что, разумеется, не позволит ему совершить самый быстрый переход), сумеет обойти вокруг света. На старте он проявил здоровую агрессивность, угрожая сбросить в воду репортера из «Санди таймс», который слишком уж докучал ему, покуда он сам шел к линии старта за пределами гавани Фалмута. Маловероятно, чтобы Нокс-Джонстон позволил бы какому-либо суденышку с репортерами на борту сближаться с его яхтой на опасное расстояние.
Плавание Робин Нокс-Джонстона на «Сухаили» по Атлантике было полно событий, и некоторые из них вполне могли вывести его из гонки. 30 июня, на шестнадцатые сутки после выхода из Фалмута, он заметил, что в судно поступает воды больше обычного. Он только что миновал Острова Зеленого Мыса. Пришлось надеть маску, ласты и спускаться за борт, чтобы посмотреть, в чем дело. Там он обнаружил устрашающую щель длиной примерно в два с половиной метра, идущую вдоль шва в том месте, где киль крепится к корпусу. По мере того как «Сухаили» раскачивался на волне, щель эта то открывалась, то закрывалась. Легко было себе представить, что произошло бы на свирепом волнении в Южном океане.
Робин Нокс-Джонстон вынырнул на поверхность, взобрался на палубу, закурил и задумался над этой серьезной проблемой. Вот как описывает ремонт сам Робин в книге «Мой собственный мир».
– Решив, что тут не обойтись без конопачения, я стал размышлять, как проделать это на глубине полутора метров. В обычных условиях сухие скрученные хлопковые пряди загоняют специальным молотком в шов, закрепляют там наполнителем, затем закрашивают, я не мог проделать этого, но все же решил попробовать хлопок, надеясь, что ничего страшного не случится, если он будет мокрым. Однажды нам приходилось заниматься подобной операцией посреди Аравийского моря, и это было нелегко, но тогда мне помогали двое, они же следили за акулами. На этот раз приходилось делать все в одиночку и лишь надеяться на то, что любую акулу можно обнаружить, пока она кружит поблизости.
Я достал хлопок; чтобы было удобно работать, скрутил пряди длиной около 50 см, хотя в идеальном случае лучше сделать все цельной прядью, затем привязал к тонкому тросу молоток и спустил его за борт в том месте, где собирался погружаться, потом надел голубую рубашку и джинсы, чтобы скрыть белизну тела от акул. Эти мусорщики океана почему-то всегда путают тело человека с судовыми отбросами. Затем я прикрепил к ноге нож, разложил пряди хлопка на палубе, чтобы легко дотянуться до них из воды, и, прихватив большую отвертку (самый удобный конопаточный инструмент), ушел вниз.
Сначала ничего не получалось. Во-первых, у меня кончался запас воздуха прежде, чем мне удавалось затолкать достаточное количество хлопка в щель, чтобы он держался, покуда я сам выходил на поверхность. Во-вторых, хлопок не заполнял щель так, как мне хотелось, и даже когда я заменил отвертку на настоящую стальную конопатку, то и тогда не продвинулся в работе. Через полчаса, проведенных в бесплодных усилиях, я вылез на палубу, чтобы придумать что-нибудь другое.
Вскоре я уже зашивал хлопок в полосу парусины в 4 сантиметра шириной. Когда вся полоса была пройдена, я покрыл примерно 2 с небольшим метра стокгольмской смолой, а затем вогнал туда медные гвозди с широкой шляпкой примерно через каждые 15 сантиметров. Я снова прыгнул в воду и начал заталкивать хлопок в щель так, чтобы парусина оставалась с наружной стороны, затем принялся забивать гвозди прямо в корпус яхты, чтобы все это держалось на месте. Законченная работа выглядела не так уж плохо, правда, несколько неопрятно по краям, но я подумал, что все это неминуемо оторвется, как только «Сухаили» наберет ход, поэтому решил приладить полосу меди поверх парусины, чтобы придать работе более законченный и аккуратный вид. Эту полоску меди действительно оставили у меня на борту радиотехники, когда монтировали радиопередатчик, и, признаюсь, я не стал обращать их внимание на этот факт, когда они закончили свое дело.
Между тем, покуда я сидел в воде, нервно поглядывая вокруг, мне так и не довелось увидеть ни одной рыбины. Однако во время перерыва за чашкой кофе (я уже приготовил медную полосу и проделал отверстия для гвоздей) я внезапно заметил длинное серое тело, скользившее под водой. Акула все-таки обнаружила меня. Минут десять я наблюдал за ней, надеясь, что она уйдет, так как не хотел убивать ее. Дело не в том, что мне было жаль ее – от убитой акулы в воде было бы много крови, ее предсмертные конвульсии не остались бы незамеченными другими акулами, которые непременно бросились бы к месту ее гибели, и тогда мне не удалось бы закончить работу. Прождав минут десять, покуда акула продолжала кружить вокруг яхты, по-видимому, не собираясь никуда уплывать, я достал ружье и, бросив в воду несколько обрывков туалетной бумаги, стал ждать, когда она подойдет ближе, чтобы обследовать их. С первого захода акула прошла в метре под приманкой, затем развернулась и, немного подвсплыв, стала приближаться снова. Положив палец на спусковой крючок, я прицелился. За метр до бумаги из воды показалась макушка головы акулы, и я спустил курок. В воде словно произошел взрыв, акула забилась в конвульсиях, но уже через полминуты агония прекратилась, и безжизненное тело стало медленно погружаться в темную синеву вод. Целых полчаса я вел наблюдение, но другие акулы не появлялись – показались только две рыбки-лоцмана, которые последовали за убитой акулой в глубину и, удостоверившись, что та больше не в состоянии кормить их, пристали к «Сухаили», обретя, по-видимому, более сильного покровителя. Я заполучил океан в свое распоряжение и снова пошел в воду, а через полтора часа закрепил медную полоску поверх парусины по левому борту. Стал подувать легкий ветерок, но вскоре снова стих. Я продрог от купания и все еще ощущал нервное напряжение после постоянного наблюдения за акулами и был рад на время прерваться.
Двое суток спустя он законопатил щель по правому борту. Во время плавания по Атлантике он вообще регулярно купался, проявив уверенность в самом себе и отличное знание моря, то есть те качества, которые помогли ему завершить путешествие. Обычно он нырял вперед с носа, плыл изо всех сил, а затем, когда судно обгоняло его, в мгновение ока взбирался на корму. Такая операция требовала тонкого расчета – ведь можно было остаться в одиночестве посреди океана.
Были и другие критические ситуации. Однажды у него сломался генератор для подзарядки аккумуляторов, и ему пришлось разбирать на части магнето. И только в процессе сборки он понял, что забыл отрегулировать зазор между полюсами.
– Я нашел выход из положения, когда перелистывал книгу – на один дюйм приходится двести страниц, следовательно, толщина страницы равна пяти тысячным. Мне же был необходим зазор примерно 12-15-тысячных, т.е. толщина трех страничек. Генератор снова заработал.
Во время рейса Джонстон открыл магнитные свойства... сыра и так описал это забавное событие:
– Вынув из ящика несколько банок консервов, я расставил их на полках в камбузе. Как всегда, масло и сыр положил над самой плитой. Справившись с этим, я проверил курс по контрольному компасу, находящемуся в каюте. К моему удивлению, он показывал поворот на 60°. Я взглянул на солнце – оно не изменило положения, по крайней мере, этого не было заметно. Будучи человеком догадливым, я пришел к выводу, что отклонение стрелки компаса должно быть вызвано жестяными консервными банками, которые я только что положил на полку, находящуюся тут же, за компасом. Я отодвинул банки с маслом – ничего не изменилось, затем отодвинул сыр, и... стрелка компаса тут же отошла назад на целых 60°. Я экспериментировал с банками ветчины, кофе, соли, витаминов и другими консервными банками, но без всякого эффекта. Намагниченным оказался лишь сыр!
Однако и у Нокс-Джонстона были сомнения в успехе в гонке. Одно время он даже собирался закончить её в Кейптауне. Вот как он описывает свои переживания:
– Думаю, что начался второй период моей акклиматизации. Когда я решил все проблемы и преодолел сомнения, ненадолго наступило время, когда я сжился с окружающей обстановкой. За этим последовала вторая, более длительная фаза глубоких сомнений. Пережив их, я словно обрел второе дыхание и сумел заняться делами. Мне удалось это, потому что я заставил себя заниматься умственной или физической работой. Например, я начал составлять описание «Адмирала» (изобретенное им ветровое рулевое устройство). Само устройство казалось достаточно простым, а вот описать его было нелегко. Так или иначе, но эти усилия вывели меня из состояния депрессии.
Почти каждый мореплаватель-одиночка, отважившийся войти в Южный океан, переживал опрокидывание своего судна. Это произошло с Нокс-Джонстоном почти сразу же, буквально через трое суток после того, как он оказался в «Ревущих сороковых».
“...Наступил вечер 5 сентября. Днем ветер изменил направление и задул с запада, быстро развивая крупное волнение, которое столкнулось с зыбью прежнего ветра. Это вызвало толчею, и теперь волны шли со всех направлений”.
С наступлением ночи Нокс-Джонстон убрал грот, оставив яхту под крошечным штормовым кливером, который управлялся «Адмиралом». Джон лежал на своей койке одетым, не сняв даже мокрой штормовки, укрывшись куском парусины, и, наконец, впал в забытье, убаюканный воем ветра в снастях и ударами волн о корпус яхты.
Его бесцеремонно разбудили в непроглядной тьме какие-то тяжелые предметы, которые посыпались на него, и он мгновенно сообразил, что яхта лежит на борту. Он попытался встать на ноги, но почувствовал, что пригвожден к койке, на него словно надели смирительную рубашку – кусок парусины, которым он укрывался, был завален всевозможным снаряжением. В тот самый миг, когда Нокс-Джонстон все-таки освободился от навалившегося на него груза, яхта выпрямилась, и он полетел куда-то в темноту. Придя в себя, он нащупал люк, ведущий на палубу, страшась взглянуть на мачту, которая наверняка должна была сломаться, когда яхта выпрямилась, преодолевая сопротивление цепляющегося за судно моря. Рывком он распахнул люк, высунул голову наружу в темноту под каскады брызг и с великим трудом разобрал в темноте очертания мачты и бушприта. Он не поверил своим глазам – те были целы!
“Яхта прыгала среди толчеи как взбесившийся жеребец”.
Робин видел полосы сердитой пены в темноте ночи, но едва различал палубу, на которой стоял. Он никогда не пользовался страховочным концом, чтобы не стеснять движений, но стал осторожно продвигаться вперед, цепляясь поочередно за штаги, ощупывая в темноте каждую снасть, чтобы убедиться в том, что она цела и находится на месте. Почти на полдороге до бака другая гигантская волна обрушилась на яхту; она накрыла его с головой, оторвала ноги от палубы; все, что он сумел сделать, – это вцепиться в снасти, покуда ревущая черная вода старалась оторвать его. Когда волна пронеслась дальше, Нокс-Джонстон пробрался в кокпит и опробовал ветровое рулевое устройство; в кромешной тьме ему не удалось установить, получило ли оно повреждения, затем он спустился в заваленную всевозможными предметами каюту, где было по щиколотку воды.
Прежде всего, было необходимо откачать воду. Взявшись за привычное дело, Робин немного успокоился; адреналин, который выработался в организме, начал разрушаться. Откачав почти всю воду, он стал разбирать завал из вымокших насквозь упаковок с продуктами, одежды и прочего снаряжения. Неожиданно он заметил настоящий водопад, который пробивался снаружи, через бортовую переборку каюты, в том месте, где она сходилась с палубой. При тщательном осмотре он с ужасом обнаружил там множество трещин, которые разбегались в разные стороны, – это означало, что волны неумолимо отрывали крышу каюты от палубы, и могла образоваться огромная дыра размером четыре на два метра, открывавшая свободный доступ воде внутрь яхты. В таком случае он уже не смог бы спасти судно от затопления. Немедленно предпринять что-либо было невозможно, потому что шторм достиг своего апогея. Оставалось терпеливо ждать. На следующее утро, ожидая, когда улягутся волны, он плотно позавтракал, затем просмотрел все аварийные материалы, чтобы отобрать длинные болты для крепления крыши. Он провел остаток дня в утомительном сверлении крепежных отверстий в упрямом тике палубы и переборки и только через двое суток мог приступить к ремонту ветрового рулевого устройства, но даже тогда волны несколько раз накрывали его с головой.
Жизнь превратилась в опасный, полный всяческих неудобств и одиночества процесс, и более того – процесс этот тянулся бесконечно.
9 сентября, все еще у мыса Доброй Надежды, Нокс-Джонстон подвел следующие итоги в судовом журнале:
– Я весь покрыт синяками – так меня швырнуло. Моя кожа зудит от постоянного трения о мокрую одежду; я забыл, когда умывался в последний раз, и чувствую себя ужасно грязным, полностью истощенным как физически, так и морально, и это после того, как я провел в Южном океане всего неделю. Мне кажется, что прошли годы с той поры, как я, сделав поворот фордевинд, пошел на восток; на самом деле это произошло в прошлый вторник, шесть суток назад, и меня ожидают еще 150 суток подобных испытаний... Почему я не захотел плавать на больших судах?
Пусть жизнь на торговом судне монотонна, зато, по крайней мере, хоть изредка заходишь в порт, что вносит в жизнь некоторое разнообразие. Заключенному в тюрьме Дартмур не приходится выполнять столько тяжелой работы (этого не одобрило бы общественное мнение), у него есть компания, пусть и неподходящая. Ему выдают сухую одежду и гарантируют ничем не прерываемый сон. Интересно бы знать, насколько уменьшилось бы количество преступлений, если бы людей приговаривали не к тюремному заключению, а к кругосветному плаванию в одиночку. Это десять месяцев строгого режима в одиночной камере плюс каторжная работа.
По-видимому, каждый искатель приключений задает самому себе аналогичные вопросы, когда попадает в переплет. В течение последующих 150 суток передышки почти не было, но Нокс-Джонстон продолжал плавание, эксплуатируя судно до предела возможностей, не только потому, что верил, что в состоянии завершить плавание, он желал большего – победить.
Робин Нокс-Джонстон описывает такой случай:
– 13 октября 1968, 43 южной широты, 95 восточной долготы.
Умеренный фронт, проходивший весь предыдущий день, повернул ветер с севера на юг. Рано утром 13 октября показания барометра установились, но ветер усилился, достигая силы на порывах от 10 до 12 баллов к 11 .00. Яхта несет маленький штормовой стаксель.
Я старался уменьшать риск бортовой встречи с волнами. Когда это все-таки произошло, яхта перестала слушаться руля и стала беспорядочно плясать по волне, кренясь до 45 градусов, что создало реальную опасность попасть под приближающуюся волну.
Свист ветра в снастях стал сильнее, чем я когда-либо слышал прежде, ветер отражался от вершин волн, все море было покрыто слоем пены.
Вскоре после обеда три очень больших волны нахлынули на яхту поочередно с юго-востока. Их высоту было трудно определить, конечно, они казались намного выше, чем 46-футовая мачта. Эти волны образовали вертикальную стену, и их масса накренила "Сухаили" почти набок. Нанося удары в рубку, они заливали воду в кокпит, и она просачивалась и стекала между соединениями в древесине как мощный душ, пропитывая все внутри.
Но больше беспокоила сила, с которой волны били в корпус, как будто кто-то ударял молотом по борту судна как по наковальне, врезаясь в дощатую обшивку. Один удар был такой силы, что я думал, что доски обшивки расколются, и пополз вперед посмотреть, как обстоят дела. Облегчение при обнаружении неповрежденных бортов было быстро забыто, когда нахлынула новая волна. Было ясно, что необходимо что-то предпринять, или я окажусь без лодки в океане в 2000 милях от берегов Австралии.
С кормовыми обводами, как у норвежских яхт Колина Арчера, по которому Аткинс проектировал ее, у "Сухаили" нет плоского транца, который может обеспечить сопротивление волнам, наносящим повреждения. Поэтому очевидным решением было повернуть судно так, чтобы нос или корма были направлены на волны.
Опустить якорь по носу не казалось верным решением.
Я поднялся на палубу и некоторое время наблюдал за морем. Я решил, что, учитывая особенности кормовых обводов яхты, волны лучше всего встречать строго с кормы. Я подумал о якоре, стравленном с кормы, но быстро оставил эту мысль. Лебедки и бизань мачты не были достаточно прочными, чтобы выдержать нагрузку от якоря на 10-тонное судно. Я решил обвязать большую петлю вокруг корпуса, привязав ее к нижней части бушприта.
Сначала я попробовал буксирный канат, но он был коротким, так что я решил использовать последнее средство – 200-метровый полипропиленовый трос, мою единственную запасную веревку на борту.
Доставить веревку на палубу было трудно, а размотать еще труднее. Случайная волна, нахлынувшая на судно, забросила веревку, и та, как змея, огромной петлей обвилась вокруг рубки.
Я взял один конец, пропустил его вокруг кормы и закрепил с другой стороны. Затем я пополз вперед и сделал то же у основания бушприта. Очень осторожно. Я начал травить веревку с одной и другой стороны поочередно, чтобы они не запутались. Медленно веревка опустилась на 20 м, я взял конец веревки и быстро прикрепил его к корпусу. Потом быстро выпустил оставшуюся часть веревки. Теперь трос опустился за корму на 100 метров.
Эффект был впечатляющий. Привязанная этим якорем, "Сухаили" обуздала, наконец, свой дикий нрав. Хотя она шла по ходу волн, немного воды все же попадало на палубу. Поставив штормовой стаксель так, чтобы он работал как стабилизатор курса, я спустился вниз.
Я выпил первую чашку кофе за 24 часа и залез в сырой спальный мешок. "Сухаили" успокоилась, ничего не нужно больше делать до ослабления ветра и волн.
Южнее Австралии ветровое рулевое устройство вышло из строя окончательно. И снова он подумал о прекращении гонки. Однако природный оптимизм победил. Он забрался так далеко, настолько увлекся гонкой, что было просто жаль бросать все. Он решил подойти ближе к Новой Зеландии и только тогда принять окончательное решение. Остальные участники гонки находились далеко за кормой.
Муатесье стартовал 21 августа. У него было более крупное судно – 13 метров в длину. Он решил не брать с собой радиопередатчик, желая из эстетических соображений порвать всякую связь с землей.
Бернар Муатесье шел заметно быстрее, чем Робин Нокс-Джонстон. В «Санди таймс» начали даже гадать – догонит ли Муатесье «Сухаили», который до сих пор продвигался уверенно, но довольно медленно. Маловероятно, чтобы Муатесье был особенно заинтересован в путешествии как в гонке. Он так комментировал свое отношение к этому перед стартом:
– Люди, которые думают о деньгах и стараются совершить самый быстрый переход, не добьются победы. Это участь тех, кто дорожит собственной шкурой. Что касается меня, то я собираюсь привести домой собственную, не считая нескольких шишек на голове.
Муатесье выдержал все удары, которые море наносило ему, даже когда торговое судно, с которым он сблизился, чтобы передать почту, навалилось на его яхту. Он терпеливо устранил повреждения и продолжал плавание, оставаясь с морем всегда на ты, чувствуя себя посреди океана счастливее, чем на суше. В этом отношении он сильно отличался от Нокс-Джонстона, который, несмотря на то, что был истинным моряком, не являлся прирожденным одиночкой. Нокс-Джонстон умел приспосабливаться к любым обстоятельствам в силу необходимости; он считал, что должен добиться успеха – стать первым человеком в мире, совершившим безостановочное кругосветное плавание в одиночку, но мечтал о возвращении к обыденной жизни на суше.
А вот Муатесье был несказанно рад оставаться одиночкой ради одиночества. Он писал:
– Бегут дни, но в них нет однообразия. Даже когда они похожи друг на друга, то никогда не остаются одинаковыми. Вот что придает жизни в море свое особое измерение, состоящее из размышлений и очень простых контрастов. Море, ветер, штиль, солнце, облака, дельфины. Мир и радость жизни – в полной гармонии.
Когда Муатесье вошел в Южный океан, Нокс-Джонстон приближался к Новой Зеландии. Окончательно смирившись с потерей ветрового рулевого устройства, воспользовавшись затишьем, он усовершенствовал систему балластировки судна, чтобы оно могло идти само как при плавании с уменьшенной парусностью, так и в полветра (галфвиндом). Он почти пересек Тасманово море и теперь поднимался на север к проливу Фово. Скоро он должен был оказаться в Тихом океане и начать долгий переход к мысу Горн. Обычно он принимал прогнозы погоды с ближайших радиостанций и вечером 17 ноября в конце такой передачи услышал сообщение для капитана «Сухаили» следующего содержания:
«Обязательное рандеву на подходе к бухте Блафф в дневное время – Брюс Максвелл».
Нокс-Джонстон знал, что на пути у него холодный фронт с сопутствующими штормами, но рассчитывал встретиться с Максвеллом – журналистом из «Санди таймс» до подхода фронта. Он хотел передать свои записи для газеты и, что еще важнее, просто поболтать с подобным себе существом из плоти и крови (очень заманчивая перспектива после долгих недель одиночества в Южном океане). Однако фронт навалился раньше, чем он ожидал этого. На следующий вечер на подходах к проливу Фово предсказывали ветер силой десять баллов, проливные дожди и плохую видимость. Его относило к подветренному берегу. Он изготовил плавучие якоря, чтобы удерживать «Сухаили» кормой к волне и не допустить опрокидывания, взял по компасу пеленг на огонь, который, по его расчетам, был маяком на центральном острове, и стал ожидать шторма. Он писал:
– Я поставил чайник. Все еще тихо, но темно, хоть глаз коли. Вспомнил о Брюсе, который сидит себе в шезлонге в комфортабельном отеле и потягивает пиво. Ведь может случиться так, что через сутки мы выпьем вместе. Последняя мысль поразила меня, и я стал предвкушать это, затем подумал, как нелояльно выгляжу по отношению к «Сухаили».
Клубились облака, полил дождь, стали расти волны; Нокс-Джонстон шел, как ему казалось, серединой пролива. В такую погоду было бы разумней держаться подальше от земли, а его дрейфовало к ней все ближе. Ему удалось обойти на почтительном расстоянии какой-то мыс и войти в более спокойные воды. Неминуемая опасность миновала; ему очень хотелось встретиться с Максвеллом, хотя он понимал, что достичь бухты Блафф при таком ветре не удастся, тем более что его машина была под пломбой. Тогда он решил идти в гавань Отаго – судя по карте, она была защищена от ветра. Он вошел в бухту на следующие сутки, осторожно обогнув мыс, и вдруг, к своему ужасу, понял, что сидит на мели. В этом критическом положении Нокс-Джонстон действовал незамедлительно; грунт оказался песчаным, так что едва ли стоило опасаться, что корпус судна получит повреждения, и можно было надеяться, что с наступлением полной воды яхта сама сойдет с мели. Он приготовил 14-килограммовый якорь и стал вручную заводить его по мелководью. По мере того, как становилось глубже и его стало захлестывать волной, ему пришлось подпрыгивать в воде через каждые несколько шагов, чтобы глотнуть воздуха, пока он не отошел от яхты достаточно далеко и смог нырнуть, чтобы зарыть в песок лапы якоря. Теперь он позволил себе отдохнуть, уверенный, что приливное течение не подвинет яхту дальше на отмель, хотя сама проблема снятия с мели не была еще разрешена. По крайней мере, теперь он мог спокойно ожидать рандеву. Подошли несколько мелких судов, чтобы рассмотреть одинокую яхту, но Нокс-Джонстон отгонял их, наотрез отказываясь от помощи. Он был полон решимости строго придерживаться всех правил состязания.
В ту ночь, когда наступил прилив, он сумел-таки стянуть свое судно с мели, выбирая якорный канат. Оставалось ждать, когда Максвелл отыщет его. Тот действительно появился на следующий день с кучей новостей, но, к вящему неудовольствию Нокс-Джонстона, – без почты. Максвелл сообщил, что после его старта на заседании Гоночного комитета выработали некоторые дополнительные правила, одно из которых гласило: никто из участников не имеет права принимать что-либо на борт в течение всей гонки. Максвелл решил, что это относится и к почте. Нокс-Джонстону такое ограничение показалось весьма мелочным и в какой-то степени отражавшим надуманность всей гонки.
Максвелл сообщил Робину, что наиболее реальную угрозу для него представлял только Муатесье, который быстро дошел до мыса Доброй Надежды, где его в последний раз видели 26 октября. Ученые мужи подсчитали, что он может угрожать Нокс-Джонстону, т.е. прийти к финишу грудь в грудь, и несомненно победит по времени. Нокс-Джонстон комментировал это так: «Именно такое известие и было нужно, чтобы подхлестнуть меня».
Он снова поставил паруса – следующая земля, которую ему предстояло увидеть, был мыс Горн. Несмотря на то, что он тщательно продумал систему постановки парусов, чтобы сообразоваться с потерей ветрового рулевого устройства, ему все же приходилось самому браться за руль при попутных ветрах. Это означало просиживать по шестнадцать-семнадцать часов подряд в крошечном кокпите, совершенно открытом для разгула стихий. Заметим, что на «Сухаили» не было рулевой рубки или хотя бы брезентового тента для защиты от непогоды. Нокс-Джонстону не нравились такие устройства, он считал, что моряка должны обдувать все ветры, тогда он по-настоящему почувствует, что же они собираются предпринять с ним и его судном. Он проводил долгие часы за рулем, размышляя о делах мира сего, о своем будущем, заучивал наизусть либо просто декламировал стихи из поэтического сборника, который захватил с собой. Он никогда не позволял себе расслабиться и продолжал скрупулезно ухаживать за «Сухаили», стараясь выжать из нее как можно больше и в то же время избежать перенапряжений, которые могли бы привести судно к неисправимым повреждениям. К этому времени его радиопередатчик успел выйти из строя, и у него не было возможности позвать на помощь или сообщить о своем местоположении, хотя он мог ловить береговые радиостанции Новой Зеландии и позже, когда преодолел южную часть Тихого океана, – станции на побережье Южной Америки.
Он по-прежнему выполнял много нудной, тяжелой работы и терпел всяческие неудобства, будь то вымокшая одежда, недосыпание, вызванное частыми авралами, рука, ошпаренная горячей овсяной кашей, неудача при замене каких-либо частей на судне, борьба с противными ветрами, которые налетали с востока с такой же частотой, как и с запада.
Мыс Горн яхта "Суахили" обогнула 17 января 1969 года в 19 ч. 15 м. На рассвете этого дня дул еще 6-балльный западный ветер с отклонением на румб к северу, в полдень сила его уменьшилась до 4 баллов, а под вечер легкий западный ветер имел лишь 1-2 балла по шкале Бофорта.
Возле мыса Горн никто не ждал его, ни один самолет не показался над далекой землей, и он, никем не замеченный, проскользнул в Атлантический океан, затем мимо Фолклендских островов и еще дальше, вдоль побережья Южной Америки, до экватора. Он был уже на отрезке пути, который вел непосредственно к дому, хотя идти еще предстояло долго. Единственный, кто мог достать его, – это Муатесье, который передал несколько писем какому-то рыбаку неподалеку от Хобарта в Тасмании 18 декабря. Затем Муатесье заметили 10 февраля мористее Фолклендских островов, но там, где он ожидал встретить противные ветры, было переменно, в то время как Нокс-Джонстон достиг зоны юго-восточного пассата. Было маловероятно, чтобы Муатесье смог догнать Нокс-Джонстона, но совершенно очевидно, что у него было значительно лучшее время, так как Муатесье стартовал на два месяца позже.
Через некоторое время этот вопрос стал чисто академическим, потому что в следующий раз Муатесье заявил о себе уже у мыса Доброй Надежды, в то время как все считали, что он на подходе к экватору. Он зашел на внешний рейд Кейптауна и с помощью пращи забросил на палубу стоявшего на якоре танкера сообщение для «Санди таймс», в котором говорилось: «Мыс Горн пройден 5 февраля, сегодня 18 марта. Я продолжаю безостановочную гонку и иду на острова Тихого океана, потому что чувствую себя счастливым в море и, может быть, чтобы спасти свою душу».
Эта новость была встречена с недоверием. Как можно отказаться от успеха и славы, когда те были у него в кармане? «Санди таймс» попыталась довести до него послание его жены, передав текст в радиотрансляции новостей по Южно-Африканской Республике: «Бернар, тебя ждет вся Франция. Пожалуйста, возвращайся в Плимут как можно скорее. Не ходи вокруг света снова. Мы будем ждать тебя в Англии. Пожалуйста, не разочаровывай нас. Франсуаза и дети».
Муатесье так и не услышал этого обращения, да и вообще невозможно сказать, как бы он повел себя, если бы получил его. Конечно, он подумывал о том, чтобы все-таки зайти в Плимут, получить приз, забрать все оборудование, которое там оставил, и утешить семью, но затем отказался от этого намерения, опасаясь вновь оказаться вовлеченным в жизнь, которую считал фальшивой, страшась снова очутиться в обществе, которое, по его мнению, губило себя голым потребительством, осквернением духовных ценностей и насилием. На этот раз плавание от мыса Доброй Надежды при жестоких зимних штормах было много сложнее первого. Четырежды его судно опрокидывалось, покуда он продвигался вдоль берегов Австралии еще дальше, в Тихий океан к острову Таити.
Муатесье дошел до Таити 21 июня 1969 года, сделав полтора оборота вокруг земного шара, т. е. совершил самое длительное плавание в одиночку. По прибытии он сказал журналистам:
– Говорить о рекордах глупо – это значит оскорблять море. Мысль о каком-то соревновании – нелепость. Вам надо понять, что когда человек остается в одиночестве месяц за месяцем, то он эволюционирует. Кое-кто скажет – рехнулся. Да, по-своему я сошел с ума. Четыре месяца я видел только звезды. Мой слух не терзали неестественные звуки. Такое одиночество рождает чистоту. Я сказал самому себе: «Какого черта ты собираешься делать в Европе?» Возвращение во Францию – вот настоящее сумасшествие.
Ему было достаточно самого путешествия, он не нуждался в декорациях соревнований, отвергая в равной степени как материальные вознаграждения, так и славу, ведь поговаривали даже о том, что во Франции его собираются наградить орденом Почетного Легиона. Он проявил редкую независимость суждения. Муатесье не столько отвергал награды, принятые в обществе людей, желающих льстить своим героям, сколько как бы говорил: «Я не собираюсь поступать по вашим правилам. Я буду делать только то, что желаю, и вести такой образ жизни, какой считаю для себя приемлемым». Он предпочел простую жизнь на островах Тихого океана, свободу плавать когда и куда угодно.
С выходом Муатесье из гонки вопрос об обладателе «Золотого Глобуса» был практически решен, однако Нокс-Джонстону еще нужно было дойти до финиша. В последний раз его видели у Отаго (Новая Зеландия), а в середине марта он должен был находиться где-то в Атлантике, хотя его семья и спонсоры тревожились все сильней: суда и самолеты, находящиеся в Центральной Атлантике, получили извещение, рекомендующее им принять участие в поисках.
5 апреля танкер «Мобил Акме» заметил «Сухаили» западнее Азорских островов. Это значило, что Нокс-Джонстон уже лег на курс, ведущий домой, и, без всякого сомнения, должен был оказаться первым.
Робин Нокс-Джонстона был почти дома на своем измызганном старомодном кече. Когда он вошел в Ла-Манш, над ним низко пролетали самолеты, снимая первые кадры о его прибытии; подошли два судна, чтобы приветствовать его, – на одном находились его мать и отец; это судно, к вящему неудовольствию спонсоров из «Санди миррор», было зафрахтовано «Дейли экспресс»; репортеры и фотографы из «Санди миррор» находились на другом судне. На подходе к Фалмуту эскорт увеличился, корабль военно-морского резерва стал сопровождать «Сухаили» в качестве официального эскорта, тут было множество яхт и прочих небольших судов, экипажи которых хотели воздать должное достижению Робина Нокс-Джонстона. 22 апреля в 3 часа 30 минут «Сухаили» преодолел финишный створ в Фалмуте. Прозвучал выстрел пушки, означавший завершение гонки. Робин Нокс-Джонстон стал первым человеком, который без остановки обошел вокруг света под парусом в одиночку. Он преодолел около тридцати тысяч миль за 313 суток. Это не было очень быстрым временем, но во многих отношениях скорость тут не имела значения. Нокс-Джонстон завершил гонку, потому что знал, как нужно ухаживать за судном и управлять им.
Первыми, кто поднялся на борт его судна, были таможенники. Последовал традиционный, освященный временем вопрос «Откуда?» «Из Фалмута», – ответил Нокс-Джонстон.
Минуло 10 месяцев и почти две недели, пока он снова увидел порт, из которого отплыл и в который вернулся, встреченный с триумфом 22 апреля 1969 года.
Нокс-Джонстон, единственный моряк, который завершил гонку, проявил решимость к достижению цели, сочетавшуюся с отличным знанием морского дела и трезвым мышлением. Он был объявлен «поразительно нормальным» в начале гонки; тот же диагноз ему поставили при возвращении. Можно предположить, что врач-психиатр имел в виду то обстоятельство, что Нокс-Джонстон был чрезвычайно уравновешенным человеком и в то же время он был хорошо приспособлен к обыденной жизни в урбанизированном, потребительском обществе людей. Как и у многих, в нем жило стремление к приключениям, которое он реализовал в полной мере, осуществив кругосветное плавание в одиночку. Но при этом у Нокс-Джонстона все было тщательно продумано с учетом собственного морского опыта, знания себя самого и понимания того, к чему это могло привести. У него не возникло трудностей в возвращении к обычной повседневной жизни, он окунулся в нее, используя свой успех на все сто процентов, но не позволяя эфемерной славе вскружить ему голову. Нокс-Джонстон нашел применение своей склонности к приключениям и предприимчивости путем участия в яхтенных гонках, уравновешивая их переживаниями и удовлетворением, какие доставляет плавание под парусом. Нокс-Джонстон дважды выиграл гонку вокруг Британии и все еще является обладателем рекорда – десять суток, шесть часов, двадцать четыре минуты. Он командовал «Хите Кондор» – большой океанской гоночной яхтой на трех этапах кругосветной гонки 1977-1978 годов, организованной компанией «Уитбред». Его семейная жизнь стала на ровный киль, он снова вступил в брак со Сью в 1972 году, и вместе с дочерью Сарой они представляют собой сплоченную и очень счастливую семью.
Как заметили в своей книге Томалин и Холл, весьма сомнительно, чтобы кто-либо мог сказать о Муатесье, что он «поразительно нормален». Свернув в ходе гонки вокруг света на Таити, он тем самым презрел правила поведения, которые общество людей ожидает от своих героев. Он не пожелал предстать перед восторженными толпами и меценатами, отнесся с презрением к превращению кругосветной гонки в бизнес и, что важнее всего, не захотел возвращаться в наше общество с его жестоким свободным предпринимательством, отдав предпочтение атмосфере южных островов.
